Одним форпостом меньше

«Говорил же я тебе, что ты мадьяр не знаешь». Этой мудростью сапёра Водички теперь проникся министр иностранных дел Великого Герцогства Люксембург Жан Ассельборн. В рамках подготовки к историческому пленуму ЕС, который намечено провести в Братиславе, министр великого герцога решительно осудил венгерского премьера Орбана и предложил применить к мадьярам строгие меры.

По словам Ассельборна, «заборы, которые строит Венгрия, чтобы сдержать поток беженцев, становятся всё протяжённее и выше». Власти страны обращаются с беженцами как с «дикими зверями» и уже недалеки от того, чтобы начать стрелять по мигрантам. «Тот, кто хочет преодолеть забор, должен ожидать худшего». При  виде столь брутальной готовности к защите собственных границ ЕС должен реагировать однозначно.

«Исключение Венгрии из ЕС — единственный способ сохранить единство и ценности ЕС. Мы не можем смириться с тем, что фундаментальные ценности ЕС в настоящее время массово нарушаются. Страны, которые, как Венгрия, строят ограждения против военных беженцев или ограничивают свободу прессы и независимость судебной власти, должны быть временно или — в случае необходимости — навсегда исключены из ЕС. Если бы решение о вступлении Венгрии в Евросоюз принималось сейчас, то у этой страны не было бы ни одного шанса». То есть исключать однозначно.

А поскольку сейчас исключение из объединённой Европы сопряжено с большими сложностями — необходимо согласие всех 28 членов союза, — министр предложил упростить процедуру. Действительно, простым большинством сделать это гораздо легче.

Собственно, Венгрия всегда была трудным союзником (вар.: вассалом). 1848 г. был ознаменован восстанием мадьяр против австрийской короны, в 1914 г. венгерское руководство не слишком поддерживало стремление Вены рассчитаться с Сербией во что бы то ни стало, а в 1918 г. Будапешт отложился от Вены, что было последним и смертельным ударом по двуединой монархии (кстати, через 100 лет многие в Венгрии склонны об этом жалеть). Уже в статусе советского сателлита Венгрия восстала в 1956 г., и брутальный мятеж (с коммунистами расправлялись немилосердно) был подавлен столь же брутальными средствами — Будапешт был отутюжен советскими танками.

После неудавшегося мятежа Венгрия всё-таки выговорила себе особые условия пребывания в соцлагере и под началом Яноша Кадара был построен «гуляш-социализм», достаточно вольно относившийся к коммунистическим догмам.

СССР и советская сфера влияния в 1991 г. исчезли, и Будапешт снова стал сателлитом, но теперь уже Брюсселя. Такова уж судьба малых стран Восточной Европы — всё время под кем-нибудь лежать.

Возвращение Венгрии в Европу попервоначалу вызывало у мадьяр энтузиазм, но только попервоначалу. Уничтожение промышленности, разрыв хозяйственных связей с Востоком и триумф современных европейских ценностей, тоже не всем мадьярам нравящийся, — всё это привело к тому, что Венгрия стала откровенным диссидентом в европейском стане.

Ответное недовольство Брюсселя копилось давно — и позиция Будапешта по миграционному вопросу стала лишь последней каплей. Тут со своей инициативой и выступил люксембургский министр.

Конечно, хорошо обличать Орбана из относительно спокойного Люксембурга, имеющего к тому же достаточную денежную подушку, чтобы некоторое время купировать остроту беженской проблемы.

У Будапешта такой подушки нет, а географическое положение страны таково, что через южные границы идёт беженский (а также просто переселенческий) поток неодолимой силы. Год назад главный вокзал венгерской столицы Будапешт-Келети выглядел как какой-нибудь Харьков-Главный во время гражданской войны. Эдакий незабываемый 1919-й. Можно представить, как всё это понравилось мадьярам.

Если взять вопрос во всей его глубине, то это вопрос страшный. Можно обличать власти Венгрии за то, что они «обращаются с беженцами как с дикими зверями и уже недалеки от того, чтобы начать стрелять по мигрантам». Но — кё фер? Фер-то кё?

Вообще-то контроль над своей территорией, а значит, и над границами есть первичная функция государства. Если государство не контролирует границы, то непонятно, что оно вообще контролирует. Но тогда неясно, какими средствами оно вправе их контролировать и пресекать их нарушение. Да, пулемёты — крайнее средство и с точки зрения европейских ценностей средство негодное. Но вопрос в том, какое средство является годным, чтобы остановить великое переселение народов.

Правительство, столкнувшееся с этой проблемой во всей её остроте, может занять позицию первого председателя Временного правительства кн. Львова, принципиально отрицавшего любые насильственные меры. То есть «пропадай моя телега, все четыре колеса». Открыть границу — ибо не стрелять же, — а там будь что будет.

Беда в том, что, скорее всего, будет следующее: правительство, из гуманитарных (впрочем, каких угодно) соображений отказывающееся защищать свои границы — а с ними и своих граждан, ибо великое переселение народов бывает сопряжено со многими разными эксцессами, — будет сметено, а на смену ему — не сегодня, так завтра — придёт такое правительство, которое для пресечения анархии готово пойти на крайние меры. Вслед за гуманитарным кн. Львовым закономерно приходят Ленин-Сталин. Проверено историей.

Это относится не только к Венгрии — это ко всем относится. К просвещённейшим и гуманнейшим странам Европы тоже. Просто Венгрия — это форпост, подобный  бунинскому уездному городу. Тем, которые «по слову летописцев, первые вдыхали бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, то и дело заходивших над нею, первые видели зарева страшных ночных и дневных пожарищ, ими запаляемых, первые давали знать Москве о грядущей беде и первые ложились костьми за неё».

А исключить Венгрию из ЕС, конечно же, можно — дело нехитрое. Одним передовым форпостом будет меньше.