«В России меня понимают лучше, чем во Франции»: писатель Бернар Вербер о снах, вреде интернета и культурных связях

— В рамках Санкт-Петербургского международного культурного форума вы участвовали в дискуссии под названием «Великая книжная революция. Влияние книги на развитие современного общества». Так каким вы видите влияние книги на общество? 

— Всё просто: люди, которые читают, умнее, чем те, которые не читают. Это очевидно. Книги участвуют в пробуждении нового поколения. Кино, телевидение, интернет усыпляют людей, заставляют думать одинаково, а книги создают оригинальные идеи. Поэтому я считаю, что книга — это самый главный способ образования для молодёжи. Все остальные варианты находятся далеко позади.  

— Интернет не может заменить книгу? 

— Нет, он её не заменяет. Интернет — это просто множество разных вещей, хороших и плохих. Проблема с интернетом в том, что вы не можете долго читать с экрана. Даже планшеты в этом плане не намного лучше. Кроме того, книга всегда доступна, она не отключается, когда кончается заряд аккумулятора, и даёт возможность читать с удобной вам скоростью. Книга — это приятная вещь. Я верю в книгу, верю в бумагу. 

— Вы не считаете, что книги всё же исчезнут? 

— Этот вопрос у меня возник десять лет назад, когда впервые появились планшеты. Я тут же купил один, стал пользоваться и понял, что будущее он всё-таки не олицетворяет. Да, планшет позволяет иметь много книг в ограниченном пространстве, но он не даёт такого мощного развития, как огромная библиотека, в которой книги держишь в руках и листаешь. 

— Может, это зависит от поколения? Восприятие книги, восприятие технологии…

— Как научный журналист, я всегда следил за технологическими новинками, старался иметь в своём распоряжении их последние образцы. Но должен с облегчением признать, что книга не превратилась в «цифру». Книга продолжает жить как физический объект, и это очень хорошо. Цифровой мир убил бы её, как убивает музыку и частично кино. 

— По-вашему, книга будет продолжать жить в том же виде, что и сейчас?

— Я думаю, что книга сохранит свой нынешний вид и даже через 100 лет будут существовать библиотеки с книгами в бумажных обложках. А люди будут рады иметь книги у себя дома. 

— Вновь вернусь к вашему участию в дискуссии «Великая книжная революция». Переживаем ли мы её сейчас? Или этот феномен уже в прошлом? 

— Существуют две формы революции. Есть революция книги как объекта и революция идей, которые книга содержит. Я бы ещё добавил революцию, которая пока не произошла: она касается фантастики и научно-фантастической литературы. Во Франции, в России, в США — да вообще много где бытует мнение, что научная фантастика — это книги для молодёжи, несерьёзная литература.

Я считаю, что именно в такой литературе можно найти идеи, которые помогут нам построить лучшее будущее. Я вырос на книгах Айзека Азимова, Филипа Дика, но это не книги для детей — это литература провидцев, которая помогает нам понять, что произойдёт в будущем, помогает предвидеть проблемы. То есть я рассматриваю научно-фантастическую литературу как революционную, позволяющую расширить горизонты и подготовиться к лучшему будущему.

— Расскажите о читателях во Франции и в России. Есть ли у них различия в восприятии ваших книг? 

— Это удивительно, но, приезжая в Россию, я встречаю очень молодую публику. Помню, выступал как-то на «Винзаводе» в Москве. На встречу пришли 5 тыс. человек, причём исключительно молодёжь. И тогда я сказал себе: в России — новое поколение, которое хочет открыть новые направления. Этим юношам и девушкам кажется, что их родители — в политической, религиозной или иной сфере — зашли в тупик. Молодёжь ищет новые пути — в экологии, духовности, науке, медитации — и находит что-то для себя в моих книгах. Именно приехав в Россию, я увидел этот аппетит, эту жажду у нового поколения русских открыть для себя что-то новое. 

— А во Франции? 

— Во Франции научно-фантастическая литература по-настоящему так и не признана. Даже таких писателей, как Жюль Верн, Рене Баржавель, Пьер Буль, очень плохо знают в литературном мире — разве что в узком кругу.

В общем, у меня такое ощущение, что моё послание лучше проходит в России или, например, в Южной Корее — именно потому, что молодёжь в этих странах реально смотрит в будущее. А во Франции мы до сих пор живём ностальгией по славному прошлому.

— В одном из интервью вы сказали, что вам не удаётся понять женщин. После написания множества книг…

— Я уточню: ни один мужчина не может понять женщин. 

— Хорошо, пусть не только вы. Но после стольких написанных вами книг, где женщины — на первых ролях, можете ли вы сказать, что теперь лучше их понимаете? 

— Ну… У меня есть книга, которая называется «Завтрашний день кошки». Я считаю, что женщины — это кошки, а мужчины — собаки. То есть женщины сложнее, чувствительнее, у них больше эмоций, они умнее. Но их ум, как бы получше выразиться… Они не полностью им управляют и потому непредсказуемы, прямо как кошки. Именно это делает их такими интересными. Для любого мужчины понять женщину — это серьёзнейшая задача.

А вот мужчины — это собаки. Они любят, они бегут, они не думают, и они более просты. Но собакам интересно понять кошек. Тем не менее я сомневаюсь, что хоть один мужчина понял хотя бы одну женщину. Это загадка, и каждый мужчина должен хотя бы раз в жизни попробовать разгадать её. В одной из своих книг, которая называется «Зеркало Кассандры», я поставил себя на место женщины, которая пытается понять мужчин. Вот в чём великая сила писателей: мы можем поменять точку зрения и поставить себя на место другого, чтобы понять его.

— Известно, что вы любите Жюля Верна, Айзека Азимова, Филипа Дика… А нравится ли вам кто-то из современных писателей?

— Я испытываю тоску по определённому периоду литературы, который был полон новых идей, — подобно тому как в музыке именно эпоха 70—80-х годов прошлого века была особенно богатой на новые идеи. Сейчас у меня сложилось впечатление, что в литературе много произведений, которые просто копируют то, что уже было написано в тот период. Я пристально слежу за этой сферой, но уже давно не видел ничего нового, ничего поистине удивительного. А ведь от книги я ожидаю именно того, что она меня удивит.

— Что вы видите во сне? 

— Каждый вечер я делаю записи о своих снах и пытаюсь вспомнить тот, который видел вчера. Этой ночью во сне я был в пустыне и вдруг понял, что в пустыне можно найти воду. Вот что я вижу во сне. Это было такое место, которое я стал раскапывать, сказав себе: я не только найду здесь воду, но и, если за мной погонятся, смогу спрятаться в этой яме. Большую часть своих снов я вообще не понимаю.

— Вы практиковали сеансы с экстрасенсом. Возможно, эти сны служат вам источником вдохновения при написании книг?

— Да, я думаю, что сны — это в любом случае способ связи с собственным подсознанием, и некоторые сны служат источником вдохновения для моих книг. Почти каждый день я записываю свои сны, и иногда мне удаётся передать их созданным мною персонажам… Я думаю, что работа писателя состоит в том, чтобы достучаться до собственного подсознания, а через него — до подсознания своих читателей. Наше подсознание полно магии и самых сокровенных чувств.

— Вы упоминали, что, выступив в качестве режиссёра, «вышли за рамки привычного». В какой несвойственной вам роли — в профессиональном или личностном плане — вы хотели бы себя попробовать?

— Я хотел бы снять ещё один фильм, но кинематограф — это такая сфера, в которой крутятся большие деньги. И по этой причине люди там очень боятся всего нового. Так что я бы хотел сделать новый фильм и попытаться снова попробовать что-то новое. Но во Франции это невозможно, и в США тоже. Я сейчас натолкнулся на определённую преграду, которую не могу преодолеть: я хочу экранизировать свои романы, но нужно найти продюсеров. Этого мне сделать пока не удалось. 

— Поскольку мы сейчас в России, то нам не избежать разговора на тему франко-российских отношений. Что, по-вашему, сближает французов и русских? 

— Когда-то французская культура очень тесно взаимодействовала с русской. Достаточно прогуляться по Санкт-Петербургу, чтобы понять, как много в нём от Версаля; Пётр Великий всё-таки вдохновлялся французскими архитекторами. Есть и давняя связь между русской и французской культурами на уровне великих писателей. Россия вместе с Францией располагается напротив англосаксонского мира США и Англии. 

— Россия вместе с Францией — так вы это видите? 

— Я думаю, да. Во-первых, мы на одном континенте. В Париж из Москвы можно добраться по суше. Чтобы попасть в Англию, нужно пересечь море, а в США — океан. То есть существует логичная связь. Ну а огромная популярность романов Жюля Верна в России показывает, как у вас ценят французскую научную фантастику.

— Мы с вами поговорили о прошлом. А что сейчас? Что может служить мостом между Францией и Россией? Может, культура? 

— Я думаю, между президентами двух стран установился хороший контакт. С точки зрения культуры у наших народов есть вкус к красивым вещам, мы сейчас находимся как раз рядом с Эрмитажем. У вас есть французские картины, у нас — русские. То есть через живопись, музыку, литературу создаются мосты. Тем не менее хотелось бы, чтобы во Франции было больше хороших писателей, чьё слово нашло бы отклик в мире. На русскую литературу отклик в мире, по-моему, огромен, и я этому очень рад.