Идеологическая «встряска»: NYT рассказала, почему в последних фильмах бондианы не видно Китая
Новая глава бондианы, получившая название «Не время умирать», — особенная, и дело не только в том, что она стала последней для актёра Дэниела Крейга: кинофраншиза только что закрыла очередной период с одним главным исполнителем, и на протяжении всех вошедших в неё пяти фильмов, наполненных путешествиями по всему свету и интригами, продюсеры умудрились почти ни слова не сказать о Китае, пишет обозреватель The New York Times Росс Даутхэт. Да, ненадолго действие переносилось в Шанхай и Макао, а один из злодеев в прошлом вынес пытки со стороны агентов китайских спецслужб (и то эти пытки были элементом его биографии и на экране не появлялись) — но в целом в фильмах этого этапа бондианы, выходивших аккурат в годы стремительного подъёма Поднебесной, намёков на то, что главный соперник Америки имеет всё-таки больший вес, чем любая другая типичная для этой серии экзотическая локация, найти почти невозможно, подчёркивает журналист.
«Справедливости ради стоит отметить, что фильмы о Бонде периода холодной войны на России тоже не слишком зацикливались — в приключениях агента ему часто противостояли не советские противники, а суперзлодеи без гражданства, — продолжает Даутхэт. — Но реальность российской мощи сущность киносериала в те времена всё-таки пронизывала, и в пяти фильмах бондианы 70-х и 80-х годов появлялся глава КГБ, которого играл один и тот же актёр».
Впрочем, то обстоятельство, что Китая в мире Бонда не существует, лишь следствие того, что его не существует в американском кинематографе вообще, полагает автор. «Из-за боязни потерять китайский рынок — а также на фоне агрессивного применения Пекином коммерческой мягкой силы — ни в одном кассовом фильме, выпущенном в почти четвертьвековой период после выхода «Семи лет в Тибете» с Брэдом Питтом и «Красного угла» с Ричардом Гиром, коммунистический режим в существенно негативном свете не выставляли. Вместо этого в продуктах нашей поп-культуры Китай предстаёт либо в расплывчато-аморфном виде, как было в «Марсианине» и «Прибытии», либо в фантастическом, как в «Мулан» и «Шан-Чи», — констатирует журналист.
Впрочем, столь же часто Китай в американском кино практически вообще не появляется — собственно, как и было в фильмах о Бонде с Крейгом, пишет Даутхэт. Как рассуждает обозреватель NYT, хотя азиатская популярная культура оказывает на США всё более серьёзное влияние, все лавры здесь достаются Южной Корее и Японии, тогда как Поднебесная — несмотря на всю свою мощь, тесные экономические связи с США и внимание, которое ей оказывают в рамках дискуссий о политике, а с некоторых пор ещё и о здравоохранении — остаётся территорией, доступной только экспертам, и её внутренний уклад и культура кажутся американцам гораздо более далёкими и непонятными.
В результате Китай пребывает с внутриамериканской политической полемикой в «переменчивых, непростых и странных отношениях», полагает автор. Как напоминает читателям журналист, 15 лет тому назад всё было проще: американский политический истеблишмент «по умолчанию» придерживался курса «открытости Китаю» — политики, компонентами которой были торговые отношения, надежда на то, что Китай либерализуется, и порой зависть из-за, как тогда казалось, серьёзного технократического потенциала КНР. Экономическим анализом последствий тесного взаимодействия между США и Китаем для американского рабочего класса и выражением тревоги по поводу геополитических амбиций Пекина в те времена занимались главным образом ультраправые и ультралевые. Однако когда в Америке осознали, что открытость Китаю не подтолкнёт его к либерализации, а к тому же оборачивается для американской глубинки серьёзными социально-экономическими издержками, страну поразила идеологическая «встряска», которая продолжается до сих пор, отмечает Даутхэт.
В среде американских левых властвуют несколько импульсов. На том фланге есть «не слишком влиятельные, но удивительные радикалы» в виде так называемых «танкистов» — такое наименование они получили в честь коммунистов, оправдывавших в своё время решение СССР отправить танки в Венгрию, — которые (главным образом в интернете) активно выступают за китайский режим; есть «левые в стиле Берни Сандерса», которые критикуют Пекин по вопросам торговли и нарушения прав человека, но очень боятся делать заявления, которые могут быть восприняты как бряцание оружием; и, наконец, есть группа, которая убеждена в том, что климатические изменения достигли таких угрожающих масштабов, что не оставляют выбора кроме взаимодействия с КНР, пишет обозреватель NYT.
Тем временем американские центристы избавились от оптимистичных надежд на то, что Китай превратится в демократическую страну, — но пока не определились, следует ли им идти путём конфронтации и пытаться разорвать экономические связи с КНР, либо же такой разрыв в условиях глобализации в принципе невозможен, и Вашингтону следует, пусть и «зажимая нос», укреплять отношения с Пекином, разъясняет автор. В администрации нынешнего президента Джо Байдена присутствуют представители обеих этих групп, отмечает он.
На правом фланге в XXI веке тоже несколько объединений: есть носители «ментальности холодной войны 2.0», для которых Поднебесная выступает как масштабная идеологическая угроза и «помесь коммунизма старой школы с технологиями слежки XXI века, грозящая сделать тоталитаризм снова великим»; есть реалисты, которые рассматривают Китай как традиционного соперника в гонке великих держав, и отдают приоритет военному сдерживанию; а есть сторонники той точки зрения, что Китай и США переживают упадок и на таком фоне сближаются, страдая от похожих проблем: начиная с падения рождаемости и заканчивая социальным неравенством и всеобщей неудовлетворённостью граждан, которую пестует интернет, перечисляет Даутхэт. Впрочем, есть среди правых и те, кто, придерживаясь этой последней позиции, восхищается Китаем, поскольку он хотя бы пытается бороться с этим упадком такими методами, которые либеральные общества себе позволить не могут, как, к примеру, было, когда Пекин взялся отучать свою молодёжь от компьютерных игр, которые назвали «духовным опиумом», подчёркивает журналист.
По мнению автора, за всеми этими разногласиями кроется лишь один вопрос: «Что же за режим на самом деле представляет собой китайское правительство?» «Марксистско-ленинское государство с элементами капитализма? Авторитарную меритократию? Фашистский механизм с некоторыми чертами маоизма? Новую форму цифрового тоталитаризма? Неоконфуцианский порядок, который проецирует древний консерватизм через современный однопартийный строй? Или же тёмное отражение Америки эпохи интернета?» — приводит варианты ответа обозреватель NYT.
Как признаёт журналист, американцы никогда не славились умением понимать другие общества, и, если в фильмах бондианы станет чуть больше злодеев из Китая, пролить на него свет это, конечно, не поможет. И тем не менее «безропотность» Голливуда перед мощью Поднебесной всё же служит полезным окном, которое позволяет увидеть другую, более масштабную проблему, — и заключается она в том, что американцам нужно увидеть своего главного в XXI веке противника ясно, а они слишком часто видят лишь его искажённый образ, если вообще видят, подытоживает автор.
Ссылки по теме
-
Washington Post: Джеймс Бонд — секретное оружие Кеннеди в холодной войне
-
Times: не Бонд и не Marvel — самый кассовый новый фильм рассказывает о победе китайцев над американцами
-
Guardian: с новым Бондом киноиндустрия связывает надежды на возвращение зрителей в кинотеатры
-
France 24: «бешеная гиена» — китайские дипломаты в Париже договорились до дипломатического скандала
