«На «Оскаре» я испытала чувство вины»: Марша Гей Харден об актёрском успехе и роли в «Пятидесяти оттенках серого»

— В продажу поступила ваша книга «Времена моей мамы: мемуары о любви, семье и цветах». Вы уже что-то писали раньше?

— Нет, и я никогда не думала о себе как о писательнице. Я собиралась вместе с мамой написать гид по цветам. Скажем, январь: картинка с хризантемами и небольшой текст — мои воспоминания об этом месяце. 

Моя мама… Она увлекается икебаной — это японское искусство создания композиций из цветов, причём основой служит асимметричный треугольник. Она научилась этому, когда мы жили в Японии, и влюбилась в него всей душой. Это стало неотъемлемой частью моей жизни. 

— Так почему вы всё-таки решили написать книгу?

— Мы с мамой хотели написать эту книгу вместе — просто чтобы привлечь внимание к искусству икебаны. Но у нас этого так и не получилось. Жизнь помешала — одно, другое… А потом у мамы началась болезнь Альцгеймера. Я видела, как её память ускользает.

Перед началом программы вы сказали: «Память —  это самое важное, что у нас есть». Я воспринимаю память как спутника, замечательного спутника, который скрашивает нашу жизнь, когда мы становимся старше. И когда человек теряет этого спутника…

Ей, должно быть, невероятно одиноко. Меня это разозлило. Я подумала: «Я хочу, чтобы её итогом был не Альцгеймер, а прекрасная жизнь, которую она прожила, цветы, которыми она занималась, путешествия, наши с ней истории!» Так я начала писать эту книгу. Не знаю даже, чего именно я ожидала, но, когда издательство решило её напечатать, мне сказали: это скорее художественное произведение, а не мемуары звезды. Они настолько благожелательно восприняли мою книгу! И я была очень польщена отзывами на неё…

— Что вы хотите донести до читателя? 

— Я хочу заставить людей по-новому взглянуть на болезнь Альцгеймера. Очень хочу познакомить читателей с моей мамой и показать, какую прекрасную жизнь она прожила. Но в конечном счёте я хочу расширить знания о болезни Альцгеймера. 

Она неизлечима. Мне кажется, что сейчас, как и прежде, царит полное непонимание того, чем может быть вызвана эта болезнь, как люди ей заболевают. Хотя я знаю, что это не совсем так, потому что в последнее время, как вы отмечали в вашей передаче, провели много исследований. Установили связь между Альцгеймером и воспалением в ткани головного мозга, диабетом третьего типа, уровнем сахара в крови. 

Так что в своей книге я в каком-то смысле отдаю дань уважения своей матери. И если моя книга откроет что-то новое для читателей, я буду очень рада.

• © Кадр из фильма «Поллок»

— Как вы заметили, что у вашей мамы проявляются симптомы деменции?

— Мама сама заметила. Когда мы с ней работали над пилотным выпуском её шоу «Путь цветов», она мне пожаловалась: «Я забываю даже самые азы». А я в ответ: «Ну что ты, мам! Ты забываешь, куда положила ключи, но с кем не бывает?» Я пропустила эти слова мимо ушей, как все пропускают. Я ничуть не удивилась, ведь подобное происходит со всеми.

В последующие годы, когда мы вместе путешествовали, мама могла забыть, куда положила паспорт. Как-то раз в вечер премьеры я посоветовала ей надеть одно платье, и буквально сразу она спустилась в другом. Тогда я моментально поняла: дело серьёзное...

— Она вас узнаёт?

— Раньше узнавала, но в последнее время, как правило, нет. При этом она ловко выходит из различных ситуаций. Когда я ей звоню, я сначала говорю: «Привет, мам, это я». И слышу в ответ: «Здравствуйте!»

И в этот момент я никогда не скажу нелепость вроде: «Узнаёшь, кто это?» Вместо этого добавлю: «Это Марша, твоя третья дочь». И она в ответ: «Ах да, привет, Марша».

Мама ищет подсказки в самой беседе. Иногда, когда мы вместе, её словно озаряет: глядя на меня, она вдруг говорит: «Марша!» И я понимаю, что она меня узнала. Однако сам процесс необратим. 

— Вы — дочь военного, верно? 

— Да, нас называли «военные паршивцы». Я была «военно-морским паршивцем» — мой отец служил на флоте. Сколько себя помню, мы постоянно были в разъездах. Одно время мы жили в Японии, где моя мама и освоила икебану. Япония перевернула наше мировоззрение.

— Вы учились в Японии?

— Да, но в школе для детей военнослужащих. Мы и жили в военном городке. Мы даже хотели было поселиться за его пределами, среди японцев. Помню, приходим смотреть один дом. Внутри всюду бумажные перегородки (сёдзи. — RT). А нас пятеро детей, всем нет ещё одиннадцати, да ещё и таксу собирались завести. И владелец нам с порога: «Не-е-е-т! Уходите!» Вы понимаете, дети — а тут дом из рисовой бумаги. Мы столько всего узнали за время жизни в Японии! Там было очень красиво. И нам удалось объездить весь мир.

— Почему вы решили стать актрисой?

— О-о-о! Думаю, потому что мне нравится порой исчезать. Нравится, что можно исчезнуть и создать нового персонажа. А ещё честно признаюсь: я люблю слова.

— Вы играете в трилогии «Пятьдесят оттенков». Почему ей либо восхищаются, либо ругают?

— Тут столько всего намешано! Я играю мать главного героя, так что в «Красной комнате боли» вы меня точно не увидите. Думаю, дело тут в выборе темы — потенциально опасной и деструктивной, но на ней строится история любви.

Эта тема вызывает у меня особый интерес потому, что в мире сексуальности есть такой уровень, такой пласт, где провокации или боль, боль и удовольствие смешиваются. Думаю, этот пласт очень опасен, и люди его ненавидят. Для меня это — история любви. Автор рассказывает именно историю любви, причём для широкой аудитории.

• © Кадр из фильма «Пятьдесят оттенков свободы»

— Это феминистское произведение? 

— Думаю, что всякий раз, когда женщина сама распоряжается своим телом и своим удовольствием, это определённо большая победа феминизма. 

— Ваши дети смотрят ваши фильмы? 

— Ну, уж точно не «Пятьдесят оттенков» (смеётся). На днях моя дочь пришла и говорит: «Мам, мне кажется, я уже достаточно взрослая, чтобы посмотреть «Таинственную реку». Ей четырнадцать. Я говорю: «Хорошо, давай посмотрим». — «И ещё «Перекрёсток Миллера». — «Ладно, можешь посмотреть. Не уверена, что ты поймёшь его язык, но можно». Так что им нравится смотреть мои работы. Хотя есть фильмы, где я снималась и которые, я думала, им будет интересно это посмотреть, а они такие: «Да ну, неохота». Я говорю: «Но я же там играю!» — «Не, нам это неинтересно». 

— Сериал «Реанимация» идёт уже третий год. Это самый долгий проект в вашей карьере? 

— Да, так долго я ещё нигде не снималась. Телесериалы очень интересны своей спецификой. В кино о пути твоего персонажа известно всё заранее, от начала и до конца. А в сериале движение может начаться в одном направлении, потом в другом, или вокруг, или обратно. Судьба твоего персонажа до конца неизвестна, поэтому важно понимать суть своего героя, но быть открытым к переменам.

Я в течение года снималась в сериале «Схватка» и до сих пор помню своё удивление от новых поворотов сюжета. Потому что сценарий очередной серии актёрам специально давали только накануне съёмок, чтобы был эффект неожиданности.

Моя героиня в одной серии говорит, что ненавидит корпоративных боссов, а в следующей сама становится главой корпорации. И нужно было дать всем этим поворотам сюжета сложиться в траекторию твоего персонажа. 

— Как люди ошибаются на ваш счёт?

— Полагаю, у меня такое лицо, что я произвожу впечатление стервы, поэтому люди думают, что я такая и есть. А на самом деле я очень неуверенная в себе и свои переживания скрывать не умею. Похоже, моя внешность наводит людей на мысль, будто я крутая и жёсткая. 

— Персонаж, которого хотели бы сыграть ещё раз?

— Это смешно, но я бы выбрала комедийного персонажа — Диану из сериала «Третья жена» (Trophy Wife). Должна сказать, что нет ничего веселее, чем играть человека с большим самомнением, который садится в лужу. Это просто весело! 

— Самая странная из ваших работ?

— В самом начале своей актёрской карьеры я подрабатывала в одном (сейчас уже не работающем) нью-йоркском супермаркете. Показывала, как выдавливать сыр на крекеры. Знаете, есть такие штуковины для создания печенюшек всяких симпатичных форм — так вот, к ним добавляют сыр. Я демонстрировала покупателям всевозможные варианты и проводила дегустацию.

— Когда вы поняли, что к вам пришёл успех? 

— Я помню момент, когда я поняла, что он может прийти. Это было, когда я получила роль в «Перекрёстке Миллера». С первой ролью в карьере никогда ничто не сравнится. У меня не было слов, чтобы описать свои чувства... 

• © Кадр из сериала «Реанимация»

— А кто там был режиссёром? 

— Братья Коэны, Джоэл и Итан. Удивительные режиссёры! А я была неизвестной актрисой, за год до этого окончила школу искусств. Но они пошли на этот риск. Я позвонила родителям и смогла только выговорить: «Боже мой, боже мой, боже мой, боже мой...» Меня переполняли эмоции.

— Они вместе работают? 

— Джоэл и Итан? Да, они друг за другом предложения заканчивают. С ними вышло бы очень интересное интервью… 

Джоэл говорит: «Марша, я тут подумал…», а Итан: «Да-да, он прав!» Джоэл: «Именно! Ты не могла бы это сделать немного…»  Итан: «Да-да...» Я говорю: «Быстрее?» А они: «Да-да, именно». 

— У вас хорошо получается заучивать роли?

— У меня неплохая кратковременная память, но потом всё из головы вылетает. О боже! Когда мы снимаем «Реанимацию» и сцена сложная (скажем, герои сыплют разными терминами), я могу быстро заучить реплики — буквально схватываю на лету. А через 20 минут мы переключаемся на другую сцену, и, если бы меня кто-то спросил, что я говорила в такой-то сцене, пришлось бы сказать: «Понятия не имею».

— Вам вручали «Оскара» за фильм «Поллок». Что вы помните о той церемонии?

— Помню, на пути к сцене (хотя это было немного странно) я испытала одновременно восторг и чувство вины. 

— За что? 

— Я чувствовала себя виноватой перед другими актрисами. Я очень волновалась, в голове был ворох сомнений: «А вдруг все негодуют, так как награда досталась не Кейт Хадсон». И тут же: «Боже мой! Поверить не могу! Как же это здорово!»

Ещё помню, как на сцене меня охватил трепет. Надо ведь было уложиться с речью в 45 секунд, и у меня действительно получилось. До сих пор себе удивляюсь!

Помню ещё, как выискивала в зале глазами родителей: «А, вот они!» Я их увидела, потому что папа поднялся, вскинул руки и принялся реветь: «Браво! Браво!» Он всё никак не усаживался назад в кресло. Маме пришлось потянуть его вниз. Я молилась, чтобы позади него не сидел Спилберг. Одним словом, восторг!

— Каково было работать с Эдом Харрисом?

— Восхитительно! Это единственный актёр, с которым я снималась в сценах с поцелуями и думала: «Боже, только не говорите «Снято!»! Не надо! Не говорите «Снято!». Он само обаяние. 

— Вы многое узнаёте о себе, играя на сцене?

— Думаю, да, потому что ты вкладываешь часть себя в образ. И начинаешь невольно следовать определённым алгоритмам. Мне кажется, мы вообще много узнаём о себе через искусство, потому что в творческом поиске выключаем контроль разума и высвобождаем своё творческое начало.

Полную версию интервью смотрите 6 июня на сайте RTД.