«Душевная травма на всю жизнь»: оправданная вдова убитого банкира хочет найти виновного в смерти мужа

Оправданная вдова убитого банкира хочет найти виновного в смерти мужа

Вдова отравленного самарского банкира Екатерина Пузикова отсудила у государства 1,75 млн рублей компенсации за пятилетнее уголовное преследование. Женщина, которую обвиняли в убийстве мужа, почти год провела в СИЗО, но в итоге добилась оправдания. В интервью RT Пузикова рассказала, почему следствие считало её единственной подозреваемой, как она пережила расставание с сыном и чем планирует заниматься дальше.
«Душевная травма на всю жизнь»: оправданная вдова убитого банкира хочет найти виновного в смерти мужа
  • © Фото из личного архива

Самарский банкир Дмитрий Пузиков погиб в марте 2012 года после отравления таллием во время застолья. В результате было возбуждено уголовное дело, и единственной подозреваемой стала супруга погибшего Екатерина, которая якобы подмешала яд в картофельное пюре.

Женщину, мать на тот момент полугодовалого сына, задержали и отправили в СИЗО. За пять лет она пробыла там в общей сложности почти год. Ещё год Пузикова находилась под домашним арестом. При этом ей пришлось пережить два обвинительных приговора на семь и девять лет. В итоге она добилась апелляции и признания себя потерпевшей.

27 августа 2018 года Пузикова отсудила у государства компенсацию морального ущерба в размере 1,75 млн рублей за незаконное уголовное преследование.

— Екатерина, позвольте поздравить вас с победой. Когда вы решили потребовать компенсацию за несправедливый приговор и почему?

 Мне кажется, государство тоже должно нести ответственность за ошибки, совершённые госслужащими. И я всегда хотела добиться извинений и компенсации. Поэтому сразу после выхода из СИЗО я стала требовать, чтобы меня признали потерпевшей. А также писала ходатайства в правоохранительные органы, чтобы поиск настоящего убийцы продолжался.

— Расскажите, как и когда вы познакомились с Дмитрием Пузиковым?

 Это было в 2010 году. Мне тогда было 22 года, а Дмитрию — 28. Мы познакомились благодаря моей подруге, муж которой работал вместе с Дмитрием. Она пригласила меня приехать, мы познакомились и в дальнейшем начали общаться. Через год мы сыграли свадьбу, а в 2012 году у нас родился малыш. 

— Вашего мужа отравили 7 марта 2012 года, и сразу же его родственники обвинили в смерти Дмитрия вас. Вы заявили, что подозреваете двоюродного брата мужа. Почему возникли эти взаимные обвинения?

 Отравление произошло на дне рождения двоюродного брата, и мы были убеждены, что это он совершил преступление. Мать моего мужа Галина Васильевна после смерти сына осталась одна. Единственными, кто имел к ней доступ, были как раз этот брат и дядя. Соответственно, они навязали эту версию как ей, так и следствию. Другие версии абсолютно не проверялись. 

— У вас были конфликты с супругом?

 Это всё выдумки. Дядя мужа и его брат рассказали следствию, что якобы у нас в семье были постоянные конфликты и мы часто ссорились с Дмитрием. Просто я никогда не повышаю голос. Лишь однажды на одном из заседаний суда я сорвалась и от отчаяния стала кричать, потому что творилась явная и жестокая несправедливость. Но в семье у нас скандалов не было. И мой супруг был неконфликтным человеком. 

— Как родственники мужа относились к вам до трагедии? 

— Мы редко общались. Потом ребёнок родился, и мне было на тот момент вообще ни до кого, тем более до всяких братьев. Я лежала с ребёнком в больнице и потом занималась им. Что было у них в голове, я не знаю.

— Почему следствие рассматривало только одну версию? Наверняка ваша защита должна была предоставить свою аргументацию?

— Знаете, я же никогда не сталкивалась с правоохранительной системой. В нашей семье было такое мнение, что если ты невиновен, то тебе и защитник не нужен. От кого защищаться? Поэтому и адвоката у меня в первые дни не было. Когда всё произошло, я думала, что сейчас следователи во всём разберутся и найдут виновного. Но, как оказалось, надо быть готовым ко всему.

— Как относилось следствие к вашей версии о причастности родственников мужа к отравлению? В частности, к тому, что дядя работал агрономом и имел доступ к таллию, которым травили грызунов.

 Правоохранительным органам мы об этом, естественно, говорили. Они проводили какие-то формальные проверки. Мы об этом заявляли и в суде, но и там наши доводы и доказательства не рассматривались. Как будто мы ничего не говорили. Они на всё просто закрывали глаза. Я, конечно, некомпетентна в судейских решениях, но даже на мой взгляд это совершенно неправильно.

— Почему не рассматривались версии, связанные с профессиональной деятельностью вашего мужа? Может быть, были другие заинтересованные лица?

 Для следствия, наверное, это была самая удобная позиция. Взять просто слабое звено и на него повесить. Зачем что-то искать дальше, копаться, изучать, проверять, анализировать. Всё ведь удобно и хорошо.

 Хотела забрать ребёнка в СИЗО

— Как вас задержали?

— В 2012 году, когда меня первый раз задержали, шестимесячный сын находился ещё на грудном вскармливании. В тот момент я проживала одна вместе с ним, и ко мне случайно приехала сестра. Я оставила коляску с Володей в сквере, потому что уже были допросы, и сказала: «Я сейчас съезжу на допрос, приеду и заберу». Там меня задерживают.

В этот момент у меня такая паника была по поводу ребёнка, потому что у сестры нет своих детей. Она младшая и не представляет, что с ними делать. По телефону я инструктировала её, что и как. Ребёнка, естественно, перевели на смесь, отчего у него началась аллергия, колики и всё остальное. Было ужасно. Потом приехала моя мама и разрывалась между адвокатами, СИЗО и ребёнком.

— Как вы себя чувствовали в тот момент?

 Конечно, я переживала огромные страдания из-за того, что не могу ему обеспечить и должное лечение, и уход. Такое безумное состояние было, что я его хотела забрать в СИЗО. Потом, когда я уже немного пришла в себя, осознала, что это не те условия, где может находиться ребёнок.

— Сколько месяцев в итоге вы провели в СИЗО?

В 2012 году я провела в СИЗО три с половиной месяца, в 2015-м — четыре месяца и в 2017 году — ещё три месяца. Первый год ещё велось следствие, и меня отпустили в связи с ухудшавшимся здоровьем ребёнка.

В 2015 году был приговор суда, который через четыре месяца был отменён апелляционной инстанцией, и меня вернули под домашний арест. Весь 2016 год я находилась под домашним арестом. Потом заново было начато судебное разбирательство, по результатам которого меня снова обвинили и посадили в СИЗО. Оправдательным решением апелляционной инстанции меня отпустили.

— Расскажите, каково оказаться там женщине, молодой маме, которая ни в чём не виновата?

 Тут два аспекта переживаний. Одни переживания связаны с тем, что тебя вырывают из твоей привычной жизни, социального круга и помещают в совершенно чуждый тебе мир, к людям, с которыми ты в обычной жизни ни при каких обстоятельствах не стала бы общаться. В большинстве своём это люди, которые имеют либо алкогольную, либо наркотическую зависимость и которые обвиняются по тяжёлым статьям.

— То есть невинно подозреваемых и обвиняемых там не было?

— СИЗО — это не колония, где все люди имеют возможность лучше узнать друг друга. СИЗО — это небольшие камеры по четыре человека. Тебя туда помещают, и, в принципе, весь твой круг общения состоит из них. Вы сидите вчетвером и круглосуточно проводите время (вместе. — RT). Поэтому за остальных сказать не могу, но люди, с которыми лично я находилась в СИЗО, реально нарушили закон.

— Как проходил раздел имущества вашего супруга? Кому в итоге всё досталось? 

 Ещё и месяца не прошло после смерти моего мужа, как имущество стали переоформлять на его дядю. Я предполагаю, что он оказывал давление на Галину Васильевну, запугивал, что я сейчас отравлю и её, и всех. Поэтому имущество надо срочно переоформить. О том, что идёт процесс перерегистрации недвижимости, я даже не подозревала. Только в 2013 году мои адвокаты обратили внимание на эти факты.

Они (брат и дядя Дмитрия Пузикова. — RT) хотели обойти меня и ребёнка, чтобы мы не вступали в наследство. Я так понимаю, они хотели всё это быстро распродать. Хотя по закону не имели права это делать: главным наследником имущества был сын. Но они сами попали к нечестным риелторам, которые их обманули: недвижимость забрали, а деньги не дали. Хотя, наверное, что-то и осталось. Когда в суде поднимался этот вопрос, выяснилось, что часть недвижимости дядя перевёл на мать мужа.

— После оправдательного приговора и выигрыша дела о моральном возмещении за неправомерное уголовное преследование дело уйдёт на доследование. Вам до сих пор важно узнать истинного виновника смерти мужа, или, наоборот, вы хотели бы всё забыть?

 Забыть, на самом деле, не получится. Это душевная травма на всю жизнь. И чувство обиды несмотря на то, что меня признали потерпевшей, принесены были извинения от органов прокуратуры, остаётся у меня до сих пор.

Безусловно, мне хочется, чтобы виновный был наказан, потому что, понимаете, изначально случилось это с ребёнком, дальше у меня отняли мужа, разрушили нашу семью, забрали у меня человека, которым я жила, который был мне родным, который отец моего ребёнка. У него больше не будет другого отца. Я сейчас написала ходатайство, чтобы расследование было продолжено.

Планы на будущее

  • © Фото из личного архива

— Давайте перейдём к позитивной части нашей беседы. Когда вы находились под домашним арестом, вы познакомились с Алексеем Рясковым, президентом федерации кикбоксинга Самарской области. Вы ещё не расписались или уже стали законными супругами?

— Счастье любит тишину. Мне было определено два часа на прогулки с сыном. Поскольку ребёнку надо чем-то заниматься, а мне нельзя было отходить от дома дальше двух километров, то ближайшее, что у нас было, — это секция по кикбоксингу... Там я познакомилась с Алексеем, с которым впоследствии завязались отношения.

— Сейчас, когда все претензии с вас сняты, чем вы планируете заниматься?

 У меня юридическое образование и есть определённый стаж по профессии. Я собиралась строить карьеру и развиваться. Когда я находилась под подпиской о невыезде, я пыталась устроиться на работу, проходила собеседования, но во всех достаточно крупных компаниях имеются свои службы безопасности, проверку которых я не могла пройти.

Сейчас я признана потерпевшей и на своём опыте убедилась в значимости профессии адвоката… Если бы изначально у меня был грамотный адвокат, то всех последствий можно было избежать. Так что, возможно, я постараюсь сдать экзамены и получить статус адвоката.

— Может быть, вы хотите заняться правозащитной деятельностью, борьбой за права женщин?

— Это возможно. Но пока я готовлюсь к квалификационным экзаменам. Я же хотела строить карьеру, но за шесть лет я даже не могла мужа нормально оплакать. Все силы уходили на борьбу. У меня не было времени заниматься собой и саморазвитием. И сейчас мне сложно навёрстывать этот шестилетний период. Я надеюсь, что всё получится.

— На что планируете потратить деньги, полученные в качестве компенсации морального вреда за незаконное уголовное преследование?

— Все эти переживания и страдания, которые перенесли я, мой ребёнок и мои родители, их просто невозможно оценить в финансовом эквиваленте. Было потеряно и здоровье, и время — как это перевести в деньги? Но компенсация достойная. Мы все знаем, что денег много не бывает. Найдётся куда — это и образование сына, и на будущее, и жилплощадь улучшить.  

— Как сейчас себя чувствует ваш сын?

 Друзья, с которыми общаемся, отмечают, что раньше сын был угрюмый, взгляд у него был такой пронизывающий, серьёзный. А сейчас он наконец стал нормальным ребёнком. Он улыбается, общается, смеётся. Ведет себя так же, как детишки его возраста. Но поскольку много раз я отсутствовала, у нас общение прерывалось, меня забирали, он до сих пор иногда ни с того ни с сего спрашивает: «Мам, а ты больше никуда не уедешь, точно?» У ребёнка, как и у меня, сохраняется это беспокойство. 

Ошибка в тексте? Выделите её и нажмите «Ctrl + Enter»
Подписывайтесь на наш канал в Дзен
Сегодня в СМИ
  • Лента новостей
  • Картина дня

Данный сайт использует файлы cookies

Подтвердить