Из истории Средиземья: RT публикует отрывок нового романа Толкина «Падение Гондолина»

Сказание о падении Гондолина

Так молвил Сердечко, сын Бронвега: «Узнайте же, что Туор был смертным человеком и жил в незапамятные времена в той северной земле, что зовётся Дор-ломин, или Земля Теней; из эльдар лучше всех знают её нолдоли.

Народ Туора скитался в лесах и холмах, и ведать не ведал о море, и не пел о нём; Туор же жил не с сородичами, а в одиночестве, близ озера под названием Митрим, охотился в окрестных лесах, а не то так играл у берегов на своей грубой деревянной арфе со струнами из медвежьих жил. Многие, прослышав о власти его безыскусных песен, приходили из ближних и дальних краёв послушать игру его, но Туор умолкал и уходил в безлюдную глушь. Здесь узнал он много всего дивного и свёл знакомство со скитальцами-нолдоли, а те обучили его своему языку и своей мудрости; но не суждено ему было провести в тех лесах всю свою жизнь.

Говорится, будто магия и судьба привели его однажды ко входу в пещеристый провал, вниз по которому из Митрима утекала подземная река. И вошёл Туор в ту пещеру, надеясь вызнать её секрет, но митримские воды подхватили и повлекли его за собою в самое сердце горы, и не смог он выбраться назад, к свету. И говорится, будто такова была воля Улмо Владыки Вод, по чьей подсказке нолдоли проложили этот потаённый путь.

И явились нолдоли к Туору, и провели его по тёмным туннелям среди скал, и вот выбрался он снова на свет и увидел, что река стремительно несётся по глубокому ущелью, стены которого неприступны. Но Туор уже раздумал возвращаться: он шёл всё вперёд и вперёд, и река неизменно вела его на запад.

Солнце вставало за его спиной и садилось у него перед глазами; там, где вода вспенивалась среди нагромождений валунов или низвергалась водопадами, над ущельем порою ткались радуги, но вечерами его гладкие стены сверкали в лучах заката, и потому Туор назвал это место Златой расселиной, или Тесниной Радужной Кровли: на языке номов — Глорфалк, или Крис Ильбрантелот.

Так шёл Туор три дня, утолял жажду водою потаённой реки, а насыщался рыбой; рыбы здесь водились золотые, синие и серебряные — самых разных причудливых видов. Наконец ущелье расширилось, и по мере того, как стены его размыкались и понижались, они делались всё более неровными и шероховатыми, а русло реки всё больше загромождали валуны, образуя пенные перекаты. Здесь Туор подолгу сиживал, любуясь плескучей водой и вслушиваясь в её голос, а потом вставал и устремлялся дальше, перепрыгивая с камня на камень, и распевал на ходу; а когда узкую полосу неба над расселиной усыпáли звёзды, он брался за арфу, и эхо вторило буйному перезвону струн.

Однажды ближе к ночи, после долгого и утомительного перехода, Туор заслышал крик, и взять не мог в толк, кто бы это мог быть. То говорил он себе: «Это местный дух, не иначе», то: «Нет, это, верно, какой-то мелкий зверёк стенает среди скал»; а то казалось Туору, будто это голос неведомой птицы — незнакомый ему и до странности печальный; а поскольку за всё время пути вниз по Златой расселине не слыхивал он птичьего пения, порадовался он этому кличу, пусть и такому горестному. На следующий день поутру вновь донёсся с вышины тот же крик, и, запрокинув голову, Туор увидел трёх больших белых птиц: они летели на могучих крыльях назад, вверх по ущелью, и издавали звуки сродни тем, что разносились в сумерках. То были чайки, птицы Оссэ.

В этой части течения реки над водою поднимались каменные островки, а по берегам тут и там громоздились обломки скал, окаймлённые белым песком, так что идти стало трудно, и, поискав немного, Туор нашёл место, где ему наконец-то, с большим трудом, удалось вскарабкаться по склону наверх. Там в лицо ему ударил свежий ветер, и промолвил Туор: «Отрадно мне, словно вина испил!»; но не ведал Туор, что неподалёку — Великое море.

Туор двинулся дальше вдоль реки: мало-помалу ущелье вновь сузилось, а стены его вздымались всё выше, так что теперь шёл он по краю головокружительного утёса; и вот он добрался до узкой горловины ущелья, что полнилась громовым шумом. Туор поглядел вниз — и увидел величайшее из чудес: казалось, яростный поток, взбурлив, катится вверх по расселине и теснит реку обратно к её истоку, но река, что примчалась из далекого Митрима, всё напирала и напирала, и стена воды, увенчанная пеной и взвихрённая ветрами, поднималась всё выше, к самой кромке утёса. И вот, одолев воды Митрима, наступающая волна с рёвом хлынула вверх по ущелью, и затопила каменные островки, и взбаламутила белый песок — так что Туор бежал в страхе, ибо не знал он обычаев Моря. Сами Айнур вложили в его сердце мысль выбраться из ущелья незадолго до того, иначе захлестнул бы его прилив, в тот день особенно яростный, ибо ветер дул с запада. И оказался Туор в неприютном безлесном краю, выметенном ветром, что налетал со стороны заката; и все кусты и заросли клонились к восходу, ибо ветер тот дул, не меняясь. Там какое-то время блуждал Туор, пока не вышел к чёрным утесам у моря и не увидел впервые океан и его волны, и в этот самый час солнце село за окоём земли далеко в море, Туор же стоял на вершине утёса, раскинув руки, и сердце его полнилось неодолимой тоской. Иные говорят, будто он первым из людей достиг Моря, и взглянул на него, и изведал жажду, что рождает оно, но не знаю, много ли в том правды.

В тех краях и поселился Туор: он обосновался в бухточке, защищённой громадными угольно-чёрными скалами; её устилал белый песок, и лишь при высоком приливе отчасти заливала синяя вода; туда не долетали ни пена, ни брызги, кроме как при самой яростной буре. Долго Туор прожил там один: он то бродил вдоль берега, то пробирался через скалы при отливе, дивясь на заводи и гигантские водоросли, на влажные гроты и на незнакомых морских птиц, коих он впервые увидел и узнал; но прилив, и отлив, и голос волн всегда оставались для него величайшим чудом, неизменно новым и немыслимым.

А надо сказать, что Туор частенько плавал в маленьком челноке, резной нос которого подобился лебединой шее, по спокойным водам Митрима, над которыми далеко разносились крики утки или водяной курочки; лодочку свою он потерял в тот день, когда отыскал сокрытую реку. Выходить в море Туор до поры не решался, хотя сердце неизменно побуждало его к тому, полнясь странной тоскою, и тихими вечерами, когда солнце опускалось за край моря, тоска эта перерастала в неодолимую жажду.

По сокрытой реке приплывали к нему брёвна; то было доброе дерево — нолдоли рубили его в лесах Дорломина и с умыслом сплавляли Туору. Но тот пока что ничего не строил, кроме разве дома в укромном уголке своей бухты, что в сказаниях эльдар с тех пор получила название Фаласквиль. Неспешно трудясь, украсил Туор то жилище чудесными резными изображениями зверей и дерев, цветов и птиц, памятных ему по окрестностям Митримского озера, а главным среди них был Лебедь, ибо Туор любил этот образ, и впоследствии стал он гербом самого Туора, и родни его, и его народа. Там прожил Туор очень долго, до тех пор, пока одиночество пустынного моря не вошло в его сердце, и даже Туор-отшельник возмечтал о голосе человеческом. Тогда пришлось вмешаться Айнур, ибо Улмо возлюбил Туора.

Однажды утром, обведя взглядом берег — а случилось это в последние дни лета, — увидел Туор, что высоко в небе с севера летят на могучих крылах три лебедя. Прежде в здешних краях он этих птиц не встречал, и счёл сие за знак, и молвил: «Давно в сердце своем порешил я отправиться в дальний поход; ло! — теперь наконец последую я за этими лебедями». Се, лебеди опустились на воду, трижды проплыли вокруг бухты и вновь взмыли ввысь, и неспешно полетели вдоль берега на юг, и Туор, взяв арфу и копьё, двинулся за ними».