«Год будет непростой»: глава Минюста Константин Чуйченко — о работе ведомства на международной арене и внутри страны
Глава Минюста Константин Чуйченко — о работе ведомства на международной арене и внутри страны
— Скоро год, как вы занимаете пост министра юстиции. А 2020-й оказался непростым для всего населения планеты. Теперь, когда он заканчивается, самое время подвести итоги. Насколько сложным этот год стал для вас и для всего министерства?
— В целом можно сказать, что 2020 год был действительно непростым, осложнённым прежде всего временем пандемии. Мы были вынуждены соблюдать все ограничения, перейти на особый режим работы. Значительное количество сотрудников работали в удалённом доступе.
Мы столкнулись с проблемами, которые надо было срочно решать — и предлагать свои решения. Потому что весь мир впервые столкнулся с такой проблемой.
Зачастую надо было очень быстро принимать очень ответственные решения, которые касались прав и законных интересов граждан, организаций. Это было непросто.
Мы вместе с другими министерствами и ведомствами находили правильные решения, сохранив баланс между различными интересами. Прежде всего между интересом общественной безопасности и необходимостью соблюдения прав и законных интересов граждан и организаций.
— В декабре 2020 года Верховный суд Нидерландов вынес решение по очередному эпизоду дела ЮКОСа о выплате бывшим акционерам компании $57 млрд. Минюст России назвал это решение необоснованным. Какими аргументами руководствуется российская сторона?
— Решение было вынесено апелляционной инстанцией. Суд первой инстанции, государственный голландский суд, фактически отменил решение арбитража о взыскании. А вот апелляционный уже суд отменил, соответственно, решение суда первой инстанции.
Мы сейчас подали кассационную жалобу на решение апелляционного суда, в начале февраля (2021 года. — RT) состоится её рассмотрение. К концу следующего года мы ожидаем вынесения решения.
Наш главный аргумент состоит в том, что арбитраж вообще не вправе был рассматривать это дело и выносить решение о взыскании с Российской Федерации, а именно с казны. Потому что международный договор — Энергетическая хартия (на основании которой выносилось решение. — RT) — не был ратифицирован Россией.
В настоящее время мы развиваем этот аргумент, пытаемся обосновать, что фактически арбитраж и голландский государственный апелляционный суд своими решениями в некотором смысле поразили разделение властей. А именно: из Энергетической хартии следует, что она подлежит обязательной ратификации. Только акт парламента (РФ. — RT) мог согласиться с юрисдикцией арбитража, который, по сути, является третейским судом.
В этой части мы полагаем, что это противоречит внутреннему российскому законодательству. В соответствии с ним, к казне, к бюджету могут предъявляться претензии только на основании решений государственного суда.
Мы также продолжаем работать над аргументацией того, что акционеры ЮКОСа, которые стоят за этим делом, не могут признаваться инвесторами в смысле Энергетической хартии, поскольку существует теория «грязных рук» (технический термин политической этики. — RT).
- Gettyimages.ru
- © Oleg Nikishin
Апелляционная инстанция, отметая наши аргументы в части «грязных рук» так называемых инвесторов, сказала, что не просматривается связи между истцами — между титулами истцов и самими лицами, олигархами так называемыми, которые, в общем-то, стоят за этим делом. Мы сейчас собираем дополнительные доказательства, будем их представлять.
— Если говорить о международном сотрудничестве и международном праве, каких результатов удалось достичь в этом году?
— Мы продолжаем работу по развитию наших, прежде всего двухсторонних, взаимоотношений на международном уровне. Нам удалось ратифицировать пять договоров о правовой помощи. В настоящее время мы работаем ещё над четырьмя договорами. Думаю, в ближайшее время представим их на ратификацию.
На сегодняшний день мы состоим примерно с 30 государствами в переговорах, предметом которых является подготовка или последующее заключение договора о правовой помощи по уголовным делам.
Здесь всё достаточно активно происходит. Но при этом режим пандемии вносит в эту работу соответствующие коррективы. Хотелось бы, чтобы мы двигались быстрее. Думаю, что это движение получит импульс, как только мы из этого режима выйдем.
— В сентябре был объявлен конкурс кандидатов на должность судьи от РФ в Европейский суд по правам человека. По каким принципам производился отбор? Сколько человек подало заявки? Известны ли уже результаты этого конкурса?
— Полномочия ныне действующего судьи от России истекают через год — с 1 января 2022 года. До этого времени должно состояться решение о новом судье от России.
Как известно, каждая страна — член этой уважаемой организации предоставляет одного человека в качестве судьи. Мы объявили открытый конкурс.
Первоначально на должность в качестве претендентов подали заявки 34 человека. В результате изучения часть мы вынуждены были отклонить по формальным критериям: некоторые кандидаты просто не соответствовали этим критериям.
Затем мы провели тестирование. Оно проводилось на базе МГИМО. Предмет его состоял в том, чтобы определить уровень знаний кандидатов по двум рабочим языкам (английскому и французскому. — RT).
В результате на собеседование вышли 18 человек. Члены комиссии — это авторитетные и в профессиональных, и в государственных, и в научных кругах люди. Из 18 человек мы отобрали шесть претендентов на должность судьи ЕСПЧ, которых представим на рассмотрение президенту РФ.
Из шести кандидатов президент должен отобрать троих. Затем Парламентская ассамблея Совета Европы выберет из них одного, который займёт должность судьи и будет исполнять свои обязанности на протяжении девяти лет.
— Как складываются взаимоотношения между Россией и ЕСПЧ? Россия выполняет постановления международных судов? Какие решения ЕСПЧ по делам в отношении России стоит ожидать в ближайшее время?
— Не могу сказать, что наше взаимодействие является простым. Зачастую мы просто не имеем возможности согласиться с этими решениями. В настоящее время мы улучшили исполняемость решений суда.
Кроме того, мы изменили наше внутреннее законодательство в части того, что предоставили возможность нашим гражданам взыскивать в национальных, российских судах моральный и другой ущерб, связанный с необеспечением нормальных условий в местах лишения свободы и в следственных изоляторах.
В ближайшее время (в ЕСПЧ. — RT) ожидаются решения по делам «Грузия против России» и «Украина против России». Это очень серьёзные дела. Будем работать. Год будет непростой. Часть слушаний были перенесены в связи с пандемией с 2020 года на 2021-й. Поэтому у нас будет очень сложный и напряжённый процессуальный график.
— Что было сделано в России в 2020 году для гармонизации уголовно-исполнительной системы? Какие новые законопроекты были приняты? Что изменилось?
— Была произведена определённая настройка законодательства. Настройка не системная, а точечная.
Наверное, я бы сосредоточился на планах по изменению законодательства в сфере формирования условий, которые бы не ущемляли человеческое достоинство. Несмотря на то что люди, которые содержатся в местах лишения свободы, к которым применена мера пресечения в виде заключения под стражу, подозреваются или, как установлено приговором суда, совершили преступления, это наши граждане — мы должны обеспечивать их права и никоим образом не поражать их человеческое достоинство.
В настоящее время мы работаем над формированием концепции развития уголовно-исполнительной системы.
Основное направление этих изменений — на то, чтобы сделать нашу уголовно-исправительную систему гуманной, разумной, эффективной. И при этом достаточно экономически эффективной.
В настоящее время уже приняты определённые решения на уровне законодательства. Мы ожидаем перевода значительного числа лиц из мест лишения свободы в места так называемых принудительных работ — в исправительные центры.
— Какова цель этой реформы?
— На сегодняшний день Россия занимает 17-е место в мировом рейтинге по удельному показателю количества лиц, содержащихся в местах лишения свободы, к 100 тыс. (населения. — RT). На мой взгляд, это неплохая позиция. К примеру, Соединённые Штаты занимают третье место в этом рейтинге.
Но, мне кажется, надо идти дальше. Нужно разгружать наши места лишения свободы и переводить людей (прежде всего совершивших незначительные преступления) на другие виды наказания.
Также нужно понять и сформулировать чёткую концепцию, сколько нам надо таких учреждений. Сейчас мы готовим свои предложения по формированию институтов так называемой генеральной схемы развития учреждений уголовно-исполнительной системы. Это комплекс конкретных проектно-управленческих решений по тому, сколько мест такого вида должно быть создано, в чём есть необходимость для каждого региона.
Таким образом, мы эту деятельность будем осуществлять системно и сделаем работу ФСИН более эффективной. Потому что на сегодняшний день у нас есть учреждения, где содержится менее 100 заключённых, а количество лиц, обеспечивающих режим их содержания, превышает эту цифру. В целом мне кажется, что нормальный показатель — когда на одного сотрудника службы исполнения наказаний приходится 2—3 заключённых. Тогда можно говорить о том, что эта система адекватна.
Что касается женщин-заключённых, то, мне кажется, здесь тоже надо всё пересмотреть. Это даже не очень естественно смотрится. Особенно когда женщина содержится в местах лишения свободы вместе с детьми. С этим надо что-то делать — прежде всего гуманизировать. Также надо обеспечить им достойные условия содержания.
Идея состоит в том, что очень важна профилактика. Отсутствие рецидива — это серьёзный показатель. То есть люди, которые не являются общественно опасными и не совершили тяжких преступлений, должны иметь возможность вернуться к нормальной жизни подготовленными. Задача как раз состоит в том, чтобы они сошли с пути совершения преступлений и вернулись к жизни законопослушными гражданами.
— В 2010 году была разработана большая программа развития уголовно-исполнительной системы РФ. Сейчас она заканчивается. В программе было много пунктов, много задумок. Что удалось реализовать?
— К сожалению, не всё удалось реализовать. Это надо честно и откровенно признать. Я бы даже сказал, далеко не всё.
Программа по большей части была нацелена на латание дыр в системе. Инфраструктура очень старая, изношенность основных фондов системы ФСИН сегодня составляет более 70%.
Мне кажется, нужно вести речь о создании новой инфраструктуры — прогрессивной, отвечающей времени с точки зрения инноваций.
Кроме того, программа должна быть такой, чтобы люди, несмотря на то что они отбывают наказание, находились бы в человеческих, нормальных условиях.
Поэтому мы работаем над формированием новой концепции. Действующая программа заканчивается в 2020 году. Сейчас надо будет готовить предложения и создавать программу на период до 2030 года.
— Как добиться исправления осуждённых? Какие мероприятия нужно осуществить, какие законы принять, чтобы, как говорили раньше, люди выходили на свободу с чистой совестью, декриминализировались именно в местах лишения свободы?
«Хочу, чтобы ФСИН не рассматривали как карательный орган»: Александр Калашников о работе тюремного ведомства
— Это очень сложный вопрос. Я бы сказал, что путём применения законодательных актов вряд ли можно достичь этой цели. Хотя законотворческая составляющая имеет важное значение.
Мы будем проводить исследования на предмет соответствия наказания и порядка отбывания этого наказания проступкам, которые люди совершили и за которые были осуждены. Это очень серьёзная работа.
Я сказал бы, это такой сгусток уголовно-правовой политики, процессуального и материально-правового регулирования. Мы выявляем достаточно много несправедливостей и нестыковок — будем выходить с соответствующими предложениями.
Мне кажется, надо изменить парадигму работы ФСИН. В центре этой парадигмы должен быть прежде всего человек с его проблемами, с его историей. Ещё раз подчеркну: это наши граждане и мы должны сделать всё возможное, чтобы они не совершали преступления повторно.
Полное интервью смотрите на сайте RTД.
